Упрямое выражение лица Бонда неожиданно развеселило Керима.
— Дружище, если бы я оказался на твоем месте, я сошел бы с поезда в Салониках, прихватив с собой шифровальную машину и, если так уж тебе хочется, девушку. Последнее, правда, не так обязательно. Затем я отправился бы на автомобиле в Афины и тут же вылетел в Лондон. Я не искатель приключений, и все это для меня не спорт, а всего лишь работа. А ты — игрок. Да и М. тоже не прочь рискнуть и сделать крупную ставку, иначе он не дал бы тебе право принимать любые решения. К тому же ему очень хочется узнать, чем кончится вся эта история. Он не выносит неразгаданных тайн. Хорошо, пусть будет по-вашему. И все-таки позволь мне принять меры, не оставлять все на волю случая. Вот сейчас ты думаешь, что ситуация изменилась и счастье на твоей стороне. Верно? Но послушай, мой хороший друг, — сказал он, опуская огромную руку на плечо Бонда. Его голос смягчился и стал даже умоляющим: — Представь себе, что перед нами бильярдный стол. Обычный, ровный, плоский бильярдный стол, покрытый зеленым сукном. Ты все рассчитал, нанес удар, и белый шар плавно катится по направлению к красному. Луза совсем рядом. Нет никаких сомнений в том, что твой белый шар попадет в красный и тот упадет в соседнюю лузу. Это закон бильярда, закон бильярдного стола. Но где-то, за пределами происходящего в бильярдном зале, летчик, сидящий в реактивном истребителе, потерял сознание, и его истребитель падает прямо на здание, где находится бильярдный зал. Или газовая магистраль, проходящая рядом, вот-вот взорвется. Или гремит гроза, и молния вот-вот ударит в игроков. А может быть, здание рухнет и погребет под собой всех, кто находится в нем. И что тогда произойдет с белым шаром, который должен был неизбежно попасть в красный, и с красным, готовым упасть в соседнюю лузу? По законам бильярдного стола белый шар должен бить по цели. Однако эти законы не есть единственные законы, и законы, управляющие движением поезда, в котором мы находимся, не являются единственными законами в нашей игре.
— А, да тебе все это уже давно известно! — сказал Керим, махнув рукой, будто извиняясь за пустое словоизлияние. — И у меня пересохло в горле от этого банального разговора. Так что поторопи свою девушку и пойдем ужинать. Единственно, о чем я прошу тебя, — остерегайся неожиданностей. — Он поднял руку и перекрестился над пиджаком. — Обрати внимание, что я крещу не свое сердце — это было бы слишком серьезно. Я перекрестил свой живот, а для меня это достаточно важная клятва. Нас с тобой, Джеймс, ждут неприятные сюрпризы — помнишь, цыган предсказал их нам. И я с ним согласен: мы играем с тобой на бильярдном столе и упускаем из виду, что может произойти за пределами игорного зала. Мой нос, — он постучал по нему указательным пальцем, — предупреждает меня об этом.
В это же мгновение у Керима забурчало в животе.
— Видишь, — сказал он, — пора ужинать.
...Они закончили ужин, когда экспресс подъехал к перрону современной до безобразия станции Салоники. Бонд достал из-под стола тяжелую сумку со «Спектром». Они прошли вдоль коридоров поезда и попрощались на ночь.
— Скоро вас разбудят, — предупредил Керим. — В час ночи мы будем на границе. Греки пропустят вас, не обращая внимания, но югославы любят будить всех, кто едет в спальных вагонах. Если они слишком будут вас раздражать, позови меня. Даже в этой стране я могу подействовать на них, назвав кое-какие имена. Сейчас я еду во втором купе соседнего с вами вагона, завтра перемещусь в купе номер 12 и займу место нашего общего приятеля Гольдфарба. Пока мне удобно и в купе первого класса.
Пыхтящий локомотив тащил длинный поезд вверх по долине Вардара. Бонд сидел у себя в купе и дремал. Как и в прошлую ночь, Татьяна спала, положив голову на его колени. Бонд не мог забыть слова Керима. Не отослать ли его обратно в Стамбул после того, как они приедут в Белград? Зачем тащить Керима через всю Европу, тем более, что тот явно не одобряет действий Бонда. Дарко считает, что влюбленный Бонд не в состоянии трезво оценить происходящее. И в этом, признавался себе Бонд, есть немалая доля правды. Несомненно, куда безопаснее сойти с поезда и добираться до Лондона другим путем. Но Бонд уже не мог заставить себя сбежать от опасности, не узнав, что приготовил для него противник. И так хотелось провести вместе с Татьяной оставшиеся им дни.
Бонд выбросил сомнения из головы: все идет хорошо, не надо впадать в панику...
Через десять минут после прибытия на греческую пограничную станцию Идомени раздался громкий стук в дверь. Он разбудил девушку. Бонд встал и приложил к двери ухо.
— Кто это?
— Это проводник, мсье. С вашим другом, Керим-беем, случилось несчастье.
— Подождите меня. — Бонд сунул «Беретту» в кобуру, надел пиджак и вышел в коридор.
— Что случилось?
Лицо проводника посерело от испуга. Он жестом показал Бонду: там, в следующем вагоне...
Дверь второго купе была открыта, и возле нее стояла группа греческих полицейских и таможенников.
Проводник что-то произнес, и они расступились. Бонд заглянул в купе.
Волосы зашевелились у него на голове. На диване в смертельном объятии застыли два мертвых тела.
Внизу лежал Керим, подогнув колени и будто пытаясь встать. В его шее, рядом с яремной веной, торчала ручка кинжала. Голова была откинута назад, налитые кровью глаза неподвижно смотрели в потолок. Изо рта, искаженного свирепой гримасой, стекала по подбородку струйка крови.
В другом мертвеце Бонд узнал «Бенца». Левая рука Керима закостенела на его шее — Бонд видел пышные усы и почерневшее лицо «Бенца» — правая лежала на спине врага, сжатая в массивный кулак, сжимающий рукоятку ножа. По спине «Бенца» расплылось широкое кровавое пятно.